Интервью с прот. Феодором Веревкиным (2002 г.)

http://blagovest.bel.ru/personals/ver.html (Журнал Белгородской епархии, 2002)

Встреча человека с Богом

...В мои школьные годы это не могло бы прийти в голову даже безудержному фантазеру. Да и сегодня подобное встречается не часто. И вполне естественно, что первым, о чем я спросила своего собеседника, было:
— Как Вас встретили ученики?
Ожидала я, конечно, веселый рассказ о широко открытых от удивления глазах. Но удивиться предстояло самой, когда услышала в ответ:
— Совершенно спокойно.
Мой взгляд «требовал» пояснений.
— В этом ведь нет ничего необычного, — продолжал мой собеседник, — в школе я уже несколько лет преподаю предмет «Основы и ценности православия». Дети ко мне привыкли.
— Когда священник преподает богословский предмет — это не вызывает удивления. Но когда — ...физику?! — не унималась я.
— Так они же знают, что я закончил физфак и что десять лет профессионально был связан с физикой — в школе, в МГУ и в институте геохимии.
— А вот наши читатели об этом еще не знают, — наконец решилась я выдать цель своего замысла...

Путь человека к Богу даже в наше благоприятное для этого время всегда уникален и интересен. А если по этому пути шел молодой человек в шестидесятые-семидесятые годы? А если этим человеком был московский физик, сын двух научных работников?.. Открывая в газете новую рубрику «Встреча человека с Богом», среди первых ее героев мы видели отца Федора Веревкина , настоятеля Свято-Троицкого храма с.Муром Шебекинского района, преподавателя Белгородской Духовной семинарии. А в конце прошлого года появился и интересный информационный повод для начала беседы — замещая пишущего дипломную работу педагога, отец Федор  несколько недель преподавал в школе физику.

О. Федор  молится об упокоении душ солдат, чьи останки были найдены и перезахоронены на территории села летом 2001 г.

«А вот где-то в равенстве и находится Бог»

Истоки поступков взрослых людей мы часто находим в их детстве. Но родники веры в детские годы нашего героя были основательно засыпаны «песком» советского воспитания. Правда, один раз они все-таки были расчищены — когда пятилетний Федор  гостил с мамой в Калуге и родственники настояли на крещении мальчика. Этот день хорошо сохранился в памяти. Вначале Федор  капризничал, не хотел идти в храм, но потом согласился, произнеся поразившую взрослых фразу: «Только папе об этом не говорите».

Даже пятилетний сын понимал, что папу эта новость, мягко говоря, не обрадует. Папа, закончивший механико-математический факультет МГУ, был научным сотрудником знаменитого ЦАГИ (Центрального аэрогидродинамического института), находящегося в подмосковном Жуковском. Всецело отдавался своей работе. А отпуск посвящал любимым увлечениям — альпинизму и туристическим походам на байдарках. Места для религии в его жизни просто не было.

Мама — тоже выпускница МГУ, античного отделения филологического факультета — работала в Институте мировой литературы и соприкасалась с религией профессионально. В 1965-67 гг. античный сектор этого института осуществлял по тем временам почти фантастический проект — издавал на современном русском языке памятники византийской литературы, большую часть которых составляли духовные тексты — например, выдержки из богословских трудов святителя Василия Великого. Участников проекта на определенном этапе урезонили словами: «Верить или не верить в Бога — ваше личное дело, но писать вы должны как положено». Проект продемонстрировал одно «крайне негативное» для советского общества явление — издаваемые институтом святоотеческие тексты раскупались мгновенно.

Правда, для большинства сотрудников института, и для Фединой мамы, христианство было фактом исключительно культурно-историческим.

Мама не затрагивала в общении с сыном вопросы веры, но всячески старалась привить ему интерес к истории, искусству и литературе, а потому приглашала Федора  (учившегося после окончания школы на физическом факультете Московского педагогического института) на проводимые в институте вечера. И вот здесь он впервые услышал лекции по византийской эстетике известного ученого С.С.Аверинцева.

А в 1970-71 гг. Федор  уже регулярно приезжал на Ленинские горы, чтобы послушать лекции Аверинцева из того же цикла — ученый читал их на историческом факультете МГУ. Это тоже было необычным для того времени явлением — большая вузовская аудитория не могла вместить всех желающих, в нее хотели попасть студенты разных факультетов МГУ и даже других столичных вузов. Молодые люди проявляли самый живой интерес к трудам ...Дионисия Ареопагита, о.Павла Флоренского, к православной иконографии... Вряд ли многие из них считали себя верующими людьми, но этот курс на фоне серого и примитивного научного атеизма казался фантастически интересным и убедительным. На лекциях Аверинцева студенты впервые слышали о работах русских философов-богословов, в которых физические законы, данные науки не только не отрицали, но и доказывали существование Бытия Божия.

Хотя справедливости ради надо заметить, что Федору  и его однокурсникам с научным атеизмом довольно повезло. На первой же лекции преподаватель сообщил, что будет знакомить своих слушателей в основном с историей религии, а с таким несложным понятием как атеизм они как-нибудь разберутся сами. На его лекциях было много интересных моментов. Он рассказывал, например, о своем посещении известного армянского монастыря Эчмиадзин, о беседе с его насельниками, о мировоззрении этих людей — причем не с позиции убежденного атеиста, а с точки зрения человека, стремящегося разобраться в новой для него сфере.

Но зачетные доклады студенты должны были готовить по самым стандартным атеистическим темам. Федору  досталась — «Критика научных доказательств Бытия Божия». Критиковать эти доказательства ему казалось занятием не очень интересным, к тому же хотелось удивить однокурсников чем-то для них малознакомым. В это время Федор  был увлечен теорией относительности и посещал лекции по этой теме в институте имени Штернберга (физфак МГУ). И «гвоздем» своего доклада сделал знаменитое уравнение Эйнштейна. Федор  уверенно писал на доске математические знаки, «весомо» заключая, что ни «справа», ни «слева», ни где-либо еще в пространстве Бог существовать не может.

Возвращаясь на свое место и встречаясь взглядами с однокурсниками, Федор  приятно осознавал — удивить их ему удалось. Но друг, с которым он вместе посещал лекции по теории относительности, наклонившись, сказал: «Ты выступил, конечно, блестяще. Но ты забыл про  равенство в этом уравнении. А вот где-то в равенстве и находится Бог».

Федор  не стал возражать. Вглядываясь внутрь себя, он понимал, что ему гораздо ближе мир, в котором существует Бог, чем мир, в котором Его нет.

Этот, так мало еще знакомый, мир врывался в институтскую аудиторию пасхальным колокольным звоном находящегося напротив института Новодевичьего монастыря. Федор  с друзьями несколько раз заходили в монастырский храм во время богослужения. Старались они это делать, конечно, как можно незаметнее. Чувствовали они себя здесь «иностранцами». Но было необыкновенно интересно видеть таинственную жизнь «чужой страны». Интерес порождал множество вопросов. Но консультантов в своей среде найти было трудно. Даже бабушка, учившаяся до революции в классической гимназии, не могла дать ответа, нужной Федору  глубины.

Будущих педагогов советские вузы должны были воспитывать атеистами или в крайнем случае — людьми, к вере совершенно равнодушными. Но студенческие годы для Федора  (как и для части его однокурсников, совмещающих в себе любовь к физике и лирике) оказались временем пробуждения интереса к религии. Чем глубже было проникновение в историю, литературу, искусство, тем острее чувствовалась потребность в знании основ «пережитка прошлого». Например, прочитать впервые Евангелие Федора  побудил опубликованный журналом «Москва» в конце 1966 г. роман М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита».

Заканчивая в 1971 г. институт и уезжая по распределению в далекую Якутию, Федор , наверное, более всего сожалел о том, что не успел прослушать до конца цикл лекций по византийской эстетике. Убежденно верующим человеком тогда он себя еще не считал. Религия была слита почти воедино с культурой. Но уже было глубокое осознание, что жизнь человека и жизнь государства становится духовно обедненной без Церкви.

«Каждый отпуск приближал меня к храму»

В небольшом поселке Вилюйского района Якутии, где «трудился на ниве просвещения» молодой учитель Федор  Николаевич Веревкин , почти все люди старшего поколения были крещены. Здесь сохранились старинные русские имена, народные обычаи. Сохранились и многие православные традиции. Для этих людей вера была не принадлежностью культуры, а частью их жизни. Здесь не было ни храма, ни священника, ни церковной литературы, но люди не забывали о православных праздниках.

Отец Федор  сегодня с умилением вспоминает, как женщина-якутка, у которой он снимал комнату, с наступлением весны посылала его к русской бабке — узнать дату празднования Пасхи.

Еще одним незабываемым эпизодом того времени остался в памяти неожиданный вопрос коллеги-москвички: «Федор , а как Вы относитесь к вере?» Тогда он ответил почти словами Вольтера (не будучи знакомым с этим высказыванием): «Не знаю, существует ли Бог, но нам совершенно необходимо существование Церкви». Но самое главное, что этот вопрос с того времени Федор  Николаевич все чаще стал задавать себе сам:

...Вернувшись в Москву, Федор  Николаевич поступил на работу в МГУ.

Первый свой отпуск младший научный сотрудник решил провести в археологической экспедиции. Подобная практика в его жизни уже была. Одна из маминых учениц, руководитель археологической группы, брала его на раскопки, когда он был еще школьником-старшеклассником.

В дождливые дни археологи отдыхали. Доставали из рюкзаков взятые в экспедицию книги или часами беседовали о мире, о времени и о себе. Один из студентов историков, не скрывая своих убеждений, доставал книги о.Александра Меня и отстаивал в палаточных дискуссиях существование Бытия Божия. И что самое необычное для того времени — окружающие не считали его сумасшедшим. Напротив, многим он виделся очень интересным человеком. А Федор  Николаевич отмечал для себя, что все, что говорит его новый друг, звучит довольно убедительно.

Следующий отпуск Федор  Николаевич снова проводит в археологической экспедиции. И в этот раз он встречается с не только верующим в Бытие Божие, но с уже воцерковленным человеком — чтецом московского храма, настоятелем которого был известный священник Всеволод Шпиллер. Этот молодой человек (сегодня — ученый—индолог) тоже не скрывал своей веры и тоже читал «невообразимые» в те годы книги — например, историко—религиозные работы Владимира Соловьева. К тому же, он был интересным собеседником, не уходил от дискуссий, а под южным звездным небом на развалинах древней крепости хотелось думать и говорить о Вечном. В этих беседах речь заходила и о Небе на земле — о храме, о таинствах Церкви... Все это вызывало у Федора  Николаевича живой интерес, но в то же время с собственной жизнью соотносилось пока как весьма далекая перспектива...

Эту перспективу неожиданно приблизил... трагический случай.

В произошедшее трудно было поверить. И еще труднее понять — почему это случилось. Студент-историк, с которым Федор  Николаевич познакомился и подружился тоже в археологической экспедиции, тот самый студент, который в палаточных дискуссиях отстаивал Бытие Божие, вдруг покончил жизнь самоубийством.

Лежащих на поверхности причин не было. Благополучная интеллигентная семья. Успешная учеба. Интересные и даже именитые друзья. Самовыражение в творчестве... В день похорон Федор  Николаевич прочел стихотворение своего друга, в котором было поведано о желании — заглянуть за «горизонт» земного бытия. И это заставило его серьезно задуматься о том, что в духовной жизни должен быть опытный наставник, что жизнь эта не должна протекать вне храма.

Эту мысль укрепил неожиданный диалог в комнате погибшего друга. За столом сидел известный художник Юрий Иванович Селиверстов — близкий друг семьи. Перед ним лежал список книг. Его составил, оставаясь пунктуальным до конца, сам погибший. Эти книги были одолжены у друзей. Художник протянул Федору  Николаевичу книгу о.Павла Флоренского «Столп и утверждение истины» и неожиданно спросил:

— Ты верующий?

В этот момент невозможно было философствовать и давать какие—то уклончиво—умные ответы. Здесь можно было сказать только «да» или «нет». И Федор  Николаевич понял, что произнести «нет» он не может.

— А ты давно причащался? — последовал второй вопрос...

Придя домой, этот вопрос Федор  Николаевич задал маме.

— Надо полагать — в детстве, когда тебя крестили, — ответила она.

В памяти ожил этот эпизод из детства, а затем — совсем недавние события. К младшему брату все больше и больше подходило определение «трудный подросток». И мама решила как к последнему спасительному средству, прибегнуть к церковному таинству — к крещению. Это и послужило поводом к знакомству с о. Александром Менем. После первой поездки в Пушкино мама, уставшая от предыдущих событий, неожиданно вернулась со светлым, умиротворенным лицом. Для Федора  Николаевича это было первым заметным проявлением силы Церкви, силы веры.

Забегая вперед, замечу, что брат принял крещение и постепенно именно общение с Церковью остановило его сползание вниз.

«Надо идти в храм. Не откладывая. В ближайшее воскресенье», — решил для себя Федор  Николаевич. К этому времени он уже читал книги о.Александра Меня и знал, что многие высокообразованные люди, в том числе и некоторые друзья мамы, посещают храм в подмосковном г.Пушкино, настоятелем которого был отец Александр. В этом храме однажды был и сам Федор  Николаевич — в день совершения панихиды по бабушке. Но это посещение было больше обязательством перед дорогим человеком, чем душевной потребностью.

Из Жуковского до Пушкино нужно было добираться более часа — на двух электричках с пересадкой в Москве. В пути Федор  Николаевич читал очерк о.Александра о православном богослужении «Небо на земле». Книга усиливала желание — все увидеть своими глазами. Но когда он подошел к храму, неожиданно поймал себя на мысли, что войти внутрь он ...не может. Не может преодолеть вдруг появившийся психологический барьер. «Зачем я сюда приехал? Что я там буду делать? На меня, наверное, все сразу же обратят внимание?», — в одну минуту заполонили голову «предательские» вопросы. И Федор  Николаевич прогуливался в нерешительности у храма до тех пор, пока в церковь не вошел, перекрестившись у дверей, молодой человек. Тогда он чисто подражательно сделал то же самое и вошел в храм...

Год необычайных открытий

...Первый год жизни в Церкви, по словам Федора  Николаевича, был годом «каких-то необычайных открытий и новых знакомств». В храме г.Пушкино всегда было немало молодых людей. Совершенно обычным явлением здесь было встретить человека с научной степенью или мировой известностью в искусстве. После богослужения прихожане-москвичи часто собирались в церковной сторожке, чтобы побеседовать с отцом Александром. В ожидании приема пили чай, разговаривали о жизни и вере, знакомились и ощущали себя членами христианской общины. Общение продолжалось в электричке и в Москве. О жизни прихода о.Александра Меня в Пушкине написано очень много. И остается только удивляться, что в те годы мог существовать такой островок религиозной свободы.

Новое место работы — Институт геохимии имени Вернадского — тоже дало немало «человеческих открытий». Постепенно открывалось, что здесь работает довольно много верующих людей. Например, лабораторию, расположенную за стеной рабочего кабинета Федора  Николаевича, возглавлял сын о. Павла Флоренского.

И московское общество открылось для Федора  Николаевича с совершенно новой стороны. Не стесняясь веры, люди в то же время старались не демонстрировать ее, особенно, если они занимали более-менее высокое общественное положение. Федору  Николаевичу запомнилась квартира одного и ныне здравствующего ученого, квартира, заполненная иконами. Открытием было то, что в какое-то из посещений Федор  Николаевич обнаружил, что за считанные минуты все иконы могут быть спрятаны: за портьерой, крышкой киота-плафона и т.д.

Глубоко верующие и очень интересные люди обнаруживались и, казалось бы, в совершенно научно-атеистическом Жуковском. Один из друзей Федора  Николаевича познакомил его с живущим почти рядом человеком, который во время экскурсионных маршрутов по юго-западному направлению от Москвы рассказывал туристам об ...Оптиной пустыни и о таких понятиях как «монашество» и «старчество». Когда в автобусе оставались свободные места, он приглашал в поездку своих друзей. Все с удовольствием принимали приглашение, потому что экскурсии эти были просто блестящими. Об Оптиной пустыни он начинал упоминать еще на улицах Москвы, рассказывая об известных людях, духовно связанных с обителью. Затем он потрясал своих слушателей знанием истории, литературы и искусства. Читал наизусть десятки стихов — классиков и современников. Автобус слушал его, затаив дыхание. Затем на какое-то время экскурсовод замолкал. Слушатели вначале вопрошающе смотрели на своего гида, а затем засыпали его комплиментами и просьбами: «Мы уже не можем без Вас, без Ваших стихов! Расскажите что-нибудь еще!» Автобус в это время подъезжал к Калуге и экскурсовод-миссионер начинал совершенно открыто рассказывать, что такое старчество. Рассказ этот был, как и все предыдущее, необыкновенно интересным, и люди продолжали внимательно слушать, не замечая или делая вид, что не замечают изменения темы. Правда, попадались иногда особо ревностные сторонники советской идеологии и не скрывали своего возмущения: «Да это же религиозная пропаганда на маршруте!» Грозились сообщить «вышестоящим органам». И порой исполняли свои грозные обещания.

Но, видимо, Божий промысл об этом миссионере был иным — и все «атаки» рьяных атеистов по каким-то причинам «рассыпались». Ныне этот миссионер — священник со стажем.

Экскурсии проходили в выходные дни и часто поздно вечером в воскресенье в квартире Федора  Николаевича раздавался звонок. И едва переступив порог, друг-экскурсовод с ликующим блеском в глазах выдавал очередную совершенно ошеломляющую информацию. Например, такую: «Сегодня в группе была внучка Шолом-Алейхема. Завтра везу ее крестить».

Год церковной жизни изменил не только круг друзей, но и многие увлечения. И в свой очередной отпуск Федор  Николаевич отправился уже не в горы, не в туристический лагерь, не даже в археологическую экспедицию, как это было прежде, а в монастырь.

Спустя какое-то время он становится чтецом в храме Успения Божией Матери (находящемся на Таганке). Свое клиросное послушание нес по вечерам. Руководство института об этом, конечно, ничего не знало. И, как с улыбкой вспоминает сегодня мой собеседник, он боялся стать жертвой своей привычки — что-то напевать во время работы и размышлений. Чем бы могло закончиться церковное пение в стенах института?

Научная работа в Институте геохимии Федора  Николаевича очень увлекала. Взаимоотношения с коллегами были прекрасными. Но, тем не менее, постепенно он начал понимать, точнее чувствовать, что служение в храме — это самая важная, значимая часть его жизни, а все остальное — «некое приложение».

В это время одна знакомая рассказала о своей поездке в Закарпатскую область, в село Малая Уголька к известному старцу — архимандриту Иову. И Федор  Николаевич решил побывать там сам. Общение с этим необыкновенным человеком, начавшим монашеский путь в 15 лет, прошедшим сталинские лагеря и дороги Великой Отечественной войны, оставило глубокий след в душе, и физик стал приезжать в Закарпатье по нескольку раз в год. Надо заметить, что в этом стремлении он не был одинок. Многие москвичи в те годы преодолевали тысячи километров ради духовного общения со старцем. Живущая в Малой Угольке схимонахиня — духовная дочь отца Иова — шутила по этому поводу: «Москва и Ленинград — наши пригороды».

Отправляясь в привычный путь в 1979 году, Федор  Николаевич не предполагал, что эта поездка станет поворотным моментом в его жизни. Отец Иов благословил физика поступать в Московскую Духовную семинарию.

Через тернии — к сану

Вначале одолевали сомнения: «Я не смогу оставить науку, ведь у меня же с детства в доме была лаборатория». А затем, прислушиваясь к своему сердцу, едор  Николаевич понял, что старец духовным взором смог увидеть меняющиеся в его душе ориентиры: что становилось главным, а что «неким приложением». И он подал документы в семинарию.

Федор  Николаевич понимал, что шансы поступить в духовную школу у него невелики. Список абитуриентов в обязательном порядке должен был представляться на рассмотрение отдела обкома по делам религий. И людей с высшим образованием, и уж тем более научных сотрудников из этого списка категорически исключали.

Знал Федор  Николаевич и то, что ему могут помешать уже при сдаче экзаменов. В советские годы была хорошо отлажена тактика пресечения попыток направить свои стопы в духовную школу. Как только «неугодный» абитуриент сдавал документы, его тут же вызывали в военкомат и вручали предписание — не выезжать за пределы Москвы в связи с якобы начинающимися военными сборами. А по завершении экзаменов в семинарии приходило новое извещение — о перенесении сборов на неопределенное время.

На первом этапе Федору  Николаевичу повезло — три «верзилы» из военкомата ворвались в квартиру, когда дома была только жена. Она сказала, что муж в отпуске и находится далеко за пределами Москвы. Оставшийся период экзаменов супругам пришлось жить у друзей.

Экзамены были сданы. Но проскользнуть сквозь сети партийного контроля не удалось. В тот год ни один человек с высшим образованием в семинарию принят не был.

Спустя некоторое время Федор  Николаевич получил благословение своего духовника — на принятие священного сана. Но и это в те годы было сделать также трудно, как попасть в семинарию. Списки кандидатов на рукоположение тоже приходилось согласовывать с уполномоченными по делам религий. В Рязани и Калуге правящие архиереи, понимая безнадежность дела, сразу же отказали московскому физику в рукоположении. В Иваново его кандидатура «не понравилась» уполномоченному.

У Федора  Николаевича оставалась единственная надежда — на епископа Курского и Белгородского Хризостома. В церковных кругах он был известен как очень смелый и независимый человек, не боящийся конфликтов с властью. Владыка был заместителем председателя Отдела внешних церковных сношений, и поэтому с ним можно было встретиться в Москве. Федор  Николаевич пришел к нему на прием и получил положительный ответ и благословение приехать в Курск.

Это был апрель 1980-го года. Заканчивался Великий пост. В Вербное воскресенье псаломщик-физик в последний раз стоял на клиросе в Успенском храме. На следующий день он уехал в Курск.

Диаконская хиротония состоялась уже в Великую среду, рукоположение во священника — в Великую субботу. Владыка Хризостом понимал, какой может разразиться скандал по поводу священника-физика и спешил отправить отца Федора  на приход.

Первым местом служения молодого священника было с.Ольшанка Чернянского района. Молодым отец Федор  был не только по сану, ему тогда шел всего тридцать первый год. Для сельского прихода, где раньше служили только старенькие батюшки, это было невообразимым событием. Впрочем, все психологические барьеры были преодолены очень быстро — молодой священник понравился сельчанам. И для отца Федора  первый год служения в Церкви тоже остался в памяти «как большое счастливое время».

...Сегодня протоиерей Федор Веревкин — настоятель Троицкого храма с.Муром Шебекинского района. Здесь он служит уже более двадцати лет. И это время, я думаю, оставило в его душе такой же большой и счастливый след. Но это уже тема для другого очерка...

С.Алексеева